Вернуться и вернуть - Страница 144

144

Нужные — для кого?

«Для тех, кто управляет, разумеется...» — тяжёлый вздох.

И это удалось?

«Да, но не в той мере, в которой планировалось... Опыт не принёс результатов, в отличие от божественного вмешательства...»

И что сделали боги?

«Наказали заигравшихся детей... А что они ещё могли сделать?... Только указать на ошибку и предоставить возможность её исправить... И когда первый из Разрушителей достиг возраста, позволяющего делать выводы, выяснилось, что надстройка у его сознания имеется... И её назвали...»

Мантией.

«Верно... По первости она была слаба и рассеянна, но главную свою задачу выполняла с блеском...»

И в чём же заключалась главная задача?

«Она и сейчас... заключается... Предотвращать влияние извне...»

Влияние на что?

«На всё, что пожелаешь... На тело... На разум... На чувства...»

То есть, ты — своего рода Щит?

«Бесконечное количество Щитов...»

Но зачем?

«В этом и состоял божий промысел... Наделить существо невероятным могуществом и обеспечить полную его защиту от чужой воли, равно доброй или злой...»

Остроумно.

«И даже очень... Но Мантии оставались тем, кем были задуманы — подобиями, чьи действия подчинены одной цели... Без раздумий... Без сожалений... Без чувств...»

Бездушные слуги?

«Вроде того...»

Но сейчас...

«Сейчас всё немного иначе... Твоя мать, находясь на самом Пороге, не думала о смерти и жизни... Она просто не хотела покидать своего ребёнка... И не покинула...»

Ты хочешь сказать...

«Только не делай поспешных выводов!... Я — не твоя мать... Я несу в себе многие её знания и умения... Я могу чувствовать и думать, но я — не она... Элрит умерла, подарив мне слепок своей души, но отражение в зеркале — всего лишь отражение...»

Я закрыл глаза.

Кажется, отец сказал ещё что-то. Не знаю. Не расслышал. Мне было всё равно.

Он действительно не сможет меня простить. Никогда. И я понимаю, почему. Теперь понимаю.

Если бы он знал... Нет, не узнает. Не позволю. Одно дело похоронить и оплакать свою любовь, и совсем другое — сознавать, что она находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но до неё невозможно ни дотронуться, ни докричаться. Как это... неправильно.

Значит, если бы я умер, ты...

«Я бы умерла вместе с тобой...»

Почему же не препятствовала?

«А зачем?... Я чувствую всё то же, что и ты... Всю боль... Всё отчаяние... Зачем мне было удерживать тебя среди живых, если каждую минуту своего существования ты умирал?... Это слишком жестоко, не находишь?...»

Но возможно, если бы я Ушёл, моя мать бы получила возможность...

«Вернуться?... Нет, мой дорогой... Она знала, на что идёт... И отказалась от Вечности в обмен на несколько лет рядом со своим ребёнком... В обмен на возможность защитить его от целого мира... Разве это не стоит жизни?...»

Наверное, стоит. И этот Долг я никогда не смогу оплатить.

«Не думай об этом... Она была бы рада видеть, каким ты стал...»

Каким?

«Правильным...» — Мантия улыбается, я чувствую это по тону её голоса. И впервые мне нестерпимо хочется УВИДЕТЬ эту улыбку. Потому что теперь я знаю, чьим губам она принадлежит на самом деле...

Я не заметил, как и когда отец покинул мою комнату. Да и не стремился замечать. Разговор с Мантией оставил после себя ощущение лёгкой грусти — именно того, чего мне и не хватало всё это время.

Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьёзного и уважительного отношения. А грусть... Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому, что её щёки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождём.

Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стежками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя...

Тихое покашливание.

— Да?

Поднимаю голову.

В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур, и поступила совершенно правильно. Ах ты, моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?

С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале — не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.

— Уже пора?

Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.

Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чём.

— Спасибо.

— За что, dou? — растерянный всплеск ресниц.

— За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.

— Как Вы можете так говорить?

— Могу, поверь. Ты знаешь, почему всё происходит так, а не иначе?

Кивок.

— Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?

— Как пожелаете.

— Ну, только не делай такое скорбное лицо! Ничего ведь не случилось, верно? Меня не было ДО и не будет ПОСЛЕ — о чём же горевать?

— Вам... не страшно?

— А чего бояться? Я всего лишь усну. Правда, навсегда, но кто сказал, что я не смогу видеть сны? Может быть, мне даже будет хорошо. Лучше, чем здесь.

— Вы сами в это не верите, — лиловые глаза смотрят печально и мудро.

— У меня будет возможность проверить. Скоро.

Чёрные локоны кажутся тусклыми и безжизненными, и я вдруг вспоминаю, что Лэни и Магрит делят на двоих радость и печаль сердец. Так вот, почему сестрёнка не решилась прийти сама. Если волчица выглядит больной, то это значит...

— Пожалуйста, не грусти. И не позволяй этого делать моей сестре. Сможешь?

144